Сусанна молча обдумывала мои слова.

— Вы, кажется, не согласны со мною, Сусанна, я очень сожалею об этом.

— Не могу сказать, что совсем не согласна, Иафет.

В это время вошли Кофагусы. Он был в прежнем наряде, а она в сереньком шелковом платье, но сверх него была надета прекрасная турецкая шаль. Вообще она казалась очень мила. Я сказал им, что мы гуляли и что общее внимание ужасно как не понравилось Сусанне.

— Всегда так, — сказал Кофагус, — ничего… гм… удовольствие молодых девушек… чтобы смотрели на них… и так далее.

— Вы обижаете меня, — ответила Сусанна, — это мне очень неприятно.

— Ты очень хорошо знаешь… гм… хитрость носить прежнее платье… услышишь: «Хорошенькая квакерша»… и так далее.

Сусанна тотчас же вышла, и я рассказал им разговор мой до их прихода.

— Мистрисс Кофагус, — говорил я, — закажите для нее такую же шляпу и шаль, как ваши, и, может быть, мы уговорим ее переменить костюм.

Мистрисс Кофагус очень понравился мой совет, и она обещала тотчас же привести его в исполнение. Сусанна не приходила в комнату. Между тем уже было время обедать, и я возвратился в дом Адельфи.

— Иафет, — сказал мне генерал за столом, — ты часто называл мне лорда Виндермира. Но бывал ли ты у него последнее время?

— Нет, батюшка, вот уже более двух лет, как я его не видел. Когда я приехал в город, чтобы видеть вас, то не имел времени заняться посторонними вещами, а после уже мне не хотелось лишать себя удовольствия быть в вашем обществе.

— Скажите лучше, друг мой, что ты ухаживал за мной с таким сыновним усердием, что забыл даже друзей своих. Возьми завтра мою карету и поезжай к нему, а после этого немножко покатайся, потому что ты все эти дни ужасно бледен. Я сам намерен скоро выезжать, и тогда мы вместе будем любоваться городом.

Глава LXXV

На следующий день я взял карету и поехал к лорду Виндермиру. Он был дома, и я велел доложить о себе под именем де Беньона. В первый раз еще я употреблял мою настоящую фамилию. Когда я вошел, у него никого не было. Он поклонился, как будто не знал меня, и просил сесть.

— Милорд, я велел вам доложить мою настоящую фамилию, а вы обходитесь со мною, как с незнакомым. Я вам назову мою прежнюю, и, думаю, вы тогда снова узнаете меня. Я был Иафет Ньюланд.

— Любезный Ньюланд, извините меня, но мы так давно не видались, что я никогда более не воображал с вами опять встретиться.

— Я думал, милорд, что Мастертон уведомил вас обо всех переменах в моей жизни.

— Нет. Я только что приехал от сестры, а от него не получал ни одного письма.

— Я наконец достиг своей цели, милорд. Я нашел отца своего, генерала де Беньона, недавно приехавшего из Индии.

— Где заслуги его так известны, — прибавил он. — Поздравляю вас, де Беньон, от всей души; и рад, что увидел вас в таком счастливом состоянии. Есть ли у вашего батюшки семейство?

— Никого, я только один сын у него. Мать же моя давно скончалась в Индии.

— Поэтому вас смело можно поздравить богатым наследником. Где теперь ваш батюшка?

— Он здесь живет в гостинице Адельфи и по болезни не может выходить из комнаты. Но я надеюсь, что через несколько дней он будет в состоянии выезжать.

— Сделайте одолжение, кланяйтесь ему от меня и скажите, что если он позволит, то я почту за счастие к нему приехать. Не угодно ли вам со мною откушать в будущий понедельник?

Я поблагодарил его за предложение, и когда мы прощались, то он прибавил:

— Вы не поверите, как все сказанное вами меня обрадовало. Надеюсь, мы с вашим батюшкой будем хорошими друзьями.

Когда я сел в карету, мне пришла мысль покататься вместе с Сусанной, и потому я велел кучеру ехать к Кофагусу, где застал обеих сестер у себя в комнате.

— Сусанна, — сказал я, — я вспомнил, что вы не любите гулять пешком, но думаю, что не откажетесь проехаться в карете. Хотите ли вы ехать?

— Благодарю вас за внимание, Иафет, но…

— Ну, что? — спросила миссис Кофагус. — Вероятно, ты не откажешься. Это было бы очень неблагодарно с твоей стороны.

— Я не хочу быть неблагодарной, — ответила Сусанна, выходя из комнаты. Через некоторое время она возвратилась точно в такой же шали и шляпке, как миссис Кофагус. — Не доказываю ли я в высшей степени свою благодарность, Иафет? Я для тебя решилась даже отступить от правил, — сказала она, улыбаясь.

— Я вполне это чувствую, Сусанна, — ответил я, — но нам нельзя терять времени.

Я довел ее до кареты, помог сесть, и мы поехали в Гайд-Парк. День был прекрасный, и парк был полон. Люди пешком и в экипажах толпились и разъезжали, наслаждаясь погодой. Сусанне очень понравились пестрота и разнообразие этой живой картины.

— Будьте уверены, — сказал я ей, — что между этими разряженными дамами есть множество истинно добрых и богомольных женщин, точно таких же, как и у вас в секте; а мне помнится, что когда я был в Ридинге, то под скромным квакерским нарядом я видел много особ вашего пола, которые менее, нежели кто-нибудь, думали о Боге. Когда я вступил в вашу секту, вы были моим ментором, теперь же я в свою очередь даю вам советы в том, что вам мало известно, но мои замечания ничего не значат в сравнении с теми правилами, которые я почерпнул у вас; они никогда не изгладятся.

— О, как приятно мне это слышать; признаюсь, я сначала боялась, чтобы свет не испортил вас, Иафет; но этого, кажется, не будет; не правда ли?

— И до тех пор, пока я с вами Сусанна, я чист во всех отношениях. Но и вы также будете обо мне думать? Сусанна, вы знаете, как давно, как страстно я вас люблю, вы знаете, что, если бы необходимость не заставила меня ехать в Лондон, я бы никогда с вами не расстался.

Я обнял ее; голова ее тихонько склонилась на мое плечо, и она залилась слезами.

— Говори, душа моя, твое молчание не дает мне покоя! — продолжал я.

— Я люблю тебя, Иафет, — ответила она сквозь слезы, — но я не знаю, угодна ли Богу земная любовь моя. Противиться же ей я не в состоянии.

После этого признания я несколько минут не выпускал ее из своих объятий. Наконец Сусанна высвободилась, и мы поехали домой.

Батюшка был не в духе, когда я возвратился, и довольно строго расспрашивал меня, где я был. Но ему очень понравились слова лорда Виндермира, и он немного притих, однако все еще продолжал свои расспросы. Разумеется, я не открыл ему всей правды и внутренне извинял себя тем, что в свете нельзя жить одной правдой.

На другой день я обещал Мастертону обедать у него. Он нравился моему батюшке, и потому я начал следующий разговор:

— Батюшка, я не могу сегодня обедать дома, я обещал быть у одного…

— У кого, Иафет?

— У старой крысы…

— Не стыдно ли называть так друга, который тебе сделал столько добра?

— Извините меня, батюшка, — ответил я, — но я употребил собственное ваше выражение, думая вам этим угодить.

— Угодить мне неблагодарностью? Стыдитесь, сударь! Я этого не ожидал.

— Любезный батюшка, я занял это выражение у вас самих. Вы его так называли в глаза, и он жаловался мне на то еще до нашей встречи. Я вполне чувствую его попечение обо мне и никогда не потеряю к нему должного уважения. Но могу ли я ехать?

— Да, Иафет, — ответил он очень серьезно, — и сделай милость, извинись за меня перед ним, мне самому совестно…

— Батюшка, нечего стыдится тому, кто всегда готов исправить свою ошибку; мы все иногда выходим из границ умеренности.

— Ты мой истинный друг и добрый сын, Иафет, — ответил растроганный отец. — Не забудь же извиниться перед Мастертоном, я до тех пор не буду спокоен.

Глава LXXVI

Приехав к Мастертону, я очень удивился, встретив там Гаркура.

— Очень рад вас видеть, Иафет, — приветствовал он меня.

— Гаркур, позвольте вам представить мистера де Беньона, — сказал Мастертон с насмешливой улыбкой, как будто бы не зная, что мы уже давно были знакомы…

— Гаркур, — сказал я, подавая ему руку, — я виноват перед вами за мои невежливые подозрения. Но я тогда был так взволнован, что это некоторым образом может извинить вину мою.